– Распишитесь, Николай Андреевич, – предложил он. – Это останется у вас.
Келюс не стал возражать и расписался. Гэбист отдал документ и поблагодарил за помощь органам безопасности. Рук, впрочем, друг другу пожимать не стали. Гэбист, сопровождавший Ольгу, сел в свою машину, а тезка Николай на несколько секунд задержался и, быстро оглянувшись, шепнул: – Если хоть немного дорожишь ею… да и своей башкой тоже, действуй как я сказал. Ну, бывай…
Келюс кивнул, подождал, пока машины уехали, а затем поднялся к Лиде. Девушка уже ждала его, шепнув, что Ольгу сейчас лучше не трогать: ей дали успокаивающее и уложили отдохнуть.
– Ну и хорошо, – устало кивнул Лунин. – Я отдал им документы, Лида… У меня не было выхода…
– Ты правильно сделал, Келюс, – согласилась художница. – Ведь остались копии!
– Да, но об этом, Лид, поговорим потом. Ольгу надо немедленно увозить отсюда… Господи, если бы ты знала, как я устал…
Келюс уже уходил, когда в прихожую вдруг вошла Ольга.
– Вы уже уходите, Николай? – Голос ее еле заметно дрогнул. – Ведь мы… мы даже не поговорили…
– Вы отдыхайте, Ольга! – ответил Келюс. – Вам ведь за эти дни пришлось хлебнуть…
– Меня уже арестовывали, Николай. – Светлые глаза девушки на миг потемнели. – Это страшно только в первый раз… К тому же меня никто не оскорблял, не грозил штыком, не обещал расстрелять брата и сестер… как тогда… Они даже не спрашивали меня ни о чем. По-моему, я им не была нужна. Зато они говорили о вас. Будто бы вам грозит страшная опасность…
– Да какая там опасность, – махнул рукой Лунин. – Кому я нужен, Ольга?.. Я отдал им бумаги, – добавил он, помолчав немного.
– Из-за меня? Николай, я вам очень благодарна… Это не те слова, но вы, надеюсь, поймете… Но я знаю, что такое война. Эти бумаги были вашим оружием. Из-за них вы рисковали жизнью…
– Из-за них погиб мой дед, – спокойно ответил Келюс. – И еще один человек, я даже его не знаю… Из-за них погиб Михаил Корф… Хватит крови, Ольга! Если эти проклятые документы помогли вам выйти на свободу, значит, от них есть хоть какая-то польза. И хватит об этом… Завтра мы поговорим, вам надо уехать…
– А вы? – спросила девушка, и голос ее вновь дрогнул.
– Я пока останусь. Нам нельзя уезжать вместе… Это опасно для вас и для меня…
– Да, конечно, – тихо сказала Ольга. – Сейчас вы скажете, что мы обязательно увидимся, но мне слишком часто приходилось прощаться с людьми и никогда не встречать их вновь… Господи, когда же это закончится?
– Не знаю, – честно ответил Николай и пожал холодную тонкую руку девушки.
Валерий позвонил на следующий день. Лунин, не называя имени, велел бородачу встречать девушку послезавтра. Оставалось достать билет до Симферополя, но тут помог отец Лиды, и к следующему вечеру к отъезду было все готово.
Келюс и Ольга простились наскоро в квартире у художницы: Лида и ее родители настояли, чтобы Николай на вокзал не ехал. Проводить девушку взялся отец Лиды, который, услыхав несколько случайных фраз дочери, рассудил, что безопаснее лично проводить свою странную гостью.
– Счастливо, Ольга, – пожелал Келюс, когда девушка, выслушав все возможные советы и инструкции и собрав нехитрый багаж, присела «на дорожку» в гостиной – Если что – звоните… В общем, думаю, все будет нормально…
– Спасибо вам, Николай, – кивнула девушка. – Знаете, я почему-то верю, что мы с вами увидимся. Странно, правда? Мне уже казалось, что в этом мире ни во что нельзя верить. Я буду молиться за вас…
– Не забудьте молитву вашей няни, – усмехнулся Лунин, – тогда со мною точно ничего не случится… Ведь после того, что было, мы можем считать себя почти бессмертными, правда?
– Да, правда, – согласилась девушка и тоже улыбнулась…
Ольга уехала благополучно. На следующий день позвонил Валерий и, как и Келюс, не называя имен, сообщил, что все в порядке и они через час уезжают туда, куда договаривались. Николай мысленно поблагодарил приятеля за конспирацию и, повесив трубку, разыскал в библиотеке большую карту Крыма. Порыскав по ней, он нашел Чабан-Кермен и успокоился. Место оказалось действительно глухим, и возможность какой-либо случайной встречи была минимальна…
Только после этого Келюс по-настоящему перевел дух. Правда, его немного удивил странный отъезд Фрола, но Лунину почему-то казалось, что с дхаром ничего не случится. Николай передохнул денек, а затем как ни в чем не бывало появился в редакции. Начальство вновь сделало вид, что происходящее вполне укладывается в редакционные планы. Келюс пожал плечами и сел за рукопись.
Впрочем, уже через несколько часов он отчасти понял, в чем дело: во время обеденного перерыва на его стол подложили карикатуру. Николай был изображен в шинели а-ля Дзержинский с маузером в одной руке и топором в другой. Подпись не оставляла сомнений, сотрудником какого ведомства здесь считают Лунина. В другое время это, наверное, здорово бы разозлило Келюса, считавшего себя демократом с немалым стажем, но теперь он лишь усмехнулся, рассудив, что в такой момент эта репутация может быть даже небесполезной. Во всяком случае, объясняться он ни с кем не стал, а карикатуру приколол кнопкой над своим столом.
Дни шли за днями. Келюс стал постепенно вновь привыкать к одиночеству. Вечерами он садился за свои записи, пытаясь свести воедино то, что прочитал в старых папках и услыхал от тех, с кем общался последнее время, от странного сапожника до своего тезки из непопулярной конторы. Рана полностью зажила, и о странной болезни ничто уже не напоминало. То ли Фрол ошибся, и собака оказалась обыкновенным невежливым четвероногим, то ли помогал скантр. Впрочем, вскоре Келюс получил возможность убедиться, что успокоился слишком рано.